купить билет

Место смерти изменить нельзя

Весной прошлого года ко мне обратились мои юные друзья, братья Владимир и Константин Ходаковские. Они сообщили, что с ними по электронной почте установила контакт одна москвичка, которая выяснила, что ее двоюродный прадед по линии матери, офицер белой армии, был расстрелян в Керчи в 1920 году. Нашлись его документы, согласно которым он проживал перед арестом на квартире по ул. Босфорной, 8. Интересовал вопрос, существовал ли такой адрес, если да, сохранился ли дом и по какому адресу он теперь находится.


Первое, что бросилось в глаза, ошибочное название улицы. В Керчи существовали и существуют Босфорские улицы и переулки. Кроме того, все они номерные. В дореволюционном городе было пять Босфорских улиц. Но не будь именно этого номера дома, трудно было бы о чем-то конкретном вести разговор, было бы совершенно невозможно понять о какой улице идет речь. И опять же, этот номер мог о чем-то сказать лишь в том случае, если имелись нужные сведения, связанные с домом №8 по одной из Босфорских улиц. И случилось удивительное. Вопрос был адресован именно мне, поскольку только я владел информацией о некоем офицере, жившем накануне прихода в Керчь красных в доме по улице 2 Босфорской, 8 (ныне ул. Петра Алексеева, 10).

Краткую историю по поводу белого офицера я услышал из уст Вадима Андреевича Сафонова (1904-2000). Это был известный в Керчи писатель, наш земляк, Почетный гражданин города-героя, неоднократно посещавший город. В пору перестройки, вероятно, в году 1986 или 1987, когда он приезжал в Керчь, в беседе со мной писатель упомянул о факте, жившем в его памяти всю жизнь. В их собственном доме, по вышеуказанному адресу, квартировал до прихода красных в ноябре (это случилось 16 числа по н. ст.) 1920 года офицер в чине полковника. Из рассказанного не было ясно, когда он появился у них и при каких обстоятельствах. Уточнять что-либо тогда мне не пришло в голову, о чем теперь приходится только сожалеть. Единственное, что мне хорошо запомнилось, что родители Сафонова приютили офицера не только из добрых побуждений (чувства сострадания), но испытывая к нему определенные симпатии. Как мне тогда представилось из рассказа Вадима Андреевича, квартирант поселился у них не за несколько дней до прихода советской власти, т.е. был для них достаточно знаком, поскольку Андрей Платонович и Ольга Ивановна, родители будущего писателя, настойчиво отговаривали Магдебурга не являться на регистрацию, а оставаться у них дома, переждать и надеяться на лучшее. Речь идет о Приказе №4 Крымского ревкома от 17 ноября, согласно которому все офицеры, чиновники военного времени, солдаты, работники учреждений белой армии обязаны были явиться для регистрации в 3-дневный срок. Не явившимся грозила высшая мера наказания. Полковник подчинился приказу, очевидно, в том числе и потому, что не хотел подвергать опасности семью, приютившую его. Больше Сафоновы никогда не видели своего постояльца и ничего не знали о его судьбе. Можно было лишь догадываться, что случилось с данным офицером и многими другими людьми, которые не вернулись на квартиры к своим хозяевам. Впрочем, новая власть еще раз заявила о себе. Теперь это имело отношение уже к самим Сафоновым. 2 февраля 1921 года рано утром в дом вошли красноармейцы и представители ревкома. Им предписывалось изъять излишки у буржуазии, к которой был причислен и инженер-путеец А.П.Сафонов. Квалифицированный специалист, он участвовал в проектировании и строительстве ряда железных дорог. На заработанные деньги приобрел в степи, в районе Узунларского озера участок земли и создал там образцовое хозяйство — экономию Ольгино. В Керчи построил дом. Городская управа пригласила его на должность архитектора. И вот теперь он наряду с другими стал жертвой узаконенного грабежа. Возмущенный случившимся, обращается с жалобой в ревком. В довольно пространном трехстраничном заявлении Сафонов пишет, что он коренной керчанин и много сделал для города, все добывая трудом интеллигента. А в результате февральской акции семья лишилась почти всего необходимого. Забрали теплые одеяла, посудные и чайные полотенца, салфетки, из постельного белья оставили только по 1 простыне и наволочке. На 5 душ семьи осталось 3 личных полотенца, 2 рубашки, двое кальсон, 2 пары носков. Сафоновы лишились верхней одежды, массы теплых вещей. Экспроприаторы отобрали даже тулуп и меховое одеяло, принадлежавшее соседям и взятое во временное пользование. Двое сыновей-школьников остались без форменной и верхней теплой одежды. Ходатайство не было удовлетворено, поскольку проситель оказался собственником, да к тому же служил у белых.

Вадим Андреевич, к сожалению, не смог прокомментировать все изложенное мною относительно событий февраля 1921 года, как не смог ничего сообщить мне и по поводу обстоятельств, связанных с судьбой проживавшего у них офицера. Дело в том, что когда я обратился к нему с подобной просьбой, он уже почти ослеп и не отвечал на письма. Побывать в Москве в начале 90-х уже не было возможности. Так и остались эти вопросы без ответа.

Еще Елену Константиновну Зелинскую, так зовут родственницу расстрелянного в декабре 1920 года полковника Григория Трофимовича Магдебурга (именно о нем наш разговор), интересовал вопрос о местах захоронений жертв красного террора.

К сожалению, четкого и ясного ответа на этот вопрос не существует до сих пор.

Единственное, что я мог тогда сообщить, что были многочисленные жертвы, но, как не парадоксально, места казней до сих пор остаются неизвестны. Можно лишь строить предположения относительно подвала теперь уже давно разрушенного дома Домгера на набережной, где помещалось одно из подразделений чекистов и где зимой 1981-82 гг. при сносе здания обнаружили в подвале останки людей, не исключено, казненных в ходе террора. Были подозрения, основанные на свидетельствах Р.А.Пирогова, что чекисты расстреливали своих врагов в одном из подвалов по ул. Воронцовской (ныне Ленина) и там же замуровывали их трупы. И крепость на Ак-Буруне тоже в числе особо подозреваемых мест. Именно там, наверняка, был концлагерь для буржуазии, а до этого там казнили красных партизан и подпольщиков. Лучшего места для казней не придумать. А еще воды пролива. Мельгунов С.П. пишет в своей книге «Красный террор в России» : «В Керчи устраивали «десант на Кубань»: вывозили в море и топили». Общее число жертв не установлено. Называют цифры в 5000 и даже 8000. Но это не более чем оценки. Что было в действительности — неизвестно. Полагаю, что приведенные данные могут быть и преувеличенными. Достоверными можно назвать лишь цифры казненных в декабре 1920 и чуть позже в январе 1921 гг. Эти цифры подтверждены списками арестованных и приговоренных к расстрелу участников белого движения, оказавшихся на территории Керчи к моменту прихода красных. Среди них был и полковник Г.Т.Магдебург. Списки эти обнаружились уже в 90-е годы в Киеве, в бывшем партийном архиве и были опубликованы в 2005 г. Л.М.Абраменко в книге «Последняя обитель. Крым, 1920-1921 годы». Более 600 человек, жертв красного террора, числятся в керченских списках. И по поводу места их расстрела можно высказать теперь свои предположения. Судя по документам, все они содержались перед казнью в тюрьме на нынешней улице Кирова. Место для массового расстрела должно отвечать определенным критериям. Оно должно быть отдаленным от жилья, т.е. безлюдным, пустынным, лучше, если местность имеет отрицательный рельеф, естественный или искусственный. Во рве или карьере, балке или овраге проще скрытно заготовить могилы и казнить без особого шума обреченных. Местом, которое в полной мере отвечает этим иезуитским требованиям, мог быть, на наш взгляд, т.н. Старый рудник, а на ту пору Новокарантинный рудник металлургического завода, находившийся в отдалении от бездействующего предприятия.

Остатки этого теперь уже полу засыпанного сооружения сохраняются в районе бывшего ЗЖБИ. Напомним, это место использовали для казней в 1942 году и, надо думать, по той же причине. В течение четырех темных ночей, начиная с 6 декабря 1920 года, в этом страшном месте и могло совершаться подобное преступление. Иначе не назовешь. Ведь это была расправа над побежденными, убийство безоружных! Этому нет оправдания. Мне вспоминается в этой связи, что Магдебург, по словам Вадима Андреевича, покидая Сафоновых, которые убеждали его остаться, в свою очередь убеждал их, что с ним ничего не произойдет, война окончена, он вышел из игры, никто его не тронет, а регистрация просто необходимая формальность. Сумел бы он выжить, если бы поступил иначе? Боюсь, все было предопределено. В 1919 году, после подавления большевистского восстания в Керчи, уничтожали всякого, кто имел почерневшее лицо — следы пребывания в каменоломнях. А теперь жертвами насилия становились люди в погонах, и не только они…

Не мог, конечно, знать Г.Т. Магдебург, что имя одного из тех, кто стал жертвой белого террора в вышеупомянутом году, будет носить улица, на которой он жил и откуда начался его путь в вечность.

Да, мы по-прежнему не может утвердительно назвать ни одно из мест казней в ходе красного террора 1920-1921 гг., но мы может точно назвать теперь адрес памятного знака, посвященного этим трагическим событиям. В ограде Св.-Андреевского храма, стоящего на пол пути между бывшей тюрьмой и железорудным карьером в день 90-летия Русского исхода, 16 ноября 2010 года был открыт скромный обелиск — памятник жертвам трагических событий Гражданской войны, участникам белого движения, казненным в результате террора. Памятник этот не мог бы появиться без участия Елены Константиновны Зелинской — правнучатой племянницы Г.Т.Магдебурга. Именно благодаря ее стараниям удалось сделать главное — обеспечить финансирование проекта. Само же проектирование легло на плечи двух юношей, Владимира и Константина Ходаковских, влюбленных в свой город, знающих его историю и стремящихся делать все для того, чтобы эта история не забывалась.

Елена Константиновна не случайно ведет поиск сведений об одном из своих предков. Она пишет книгу о судьбах своей многочисленной родни по линии матери и уходит в своих исследованиях в XIX век, рассказывая о деде и отце Григория Трофимовича, прославившихся, соответственно, в Отечественной войне 1812 года и русско-турецкой 1877-1878 гг. Прежде чем побывать на открытии памятника, она вместе со своей помощницей журналисткой Ириной Кравченко посетила Керчь в сентябре прошлого года, чтобы на месте собрать дополнительный материал для своего повествования. Вместе с ними мы осмотрели место, где помещались Босфорские казармы, и где могло находиться Корниловское юнкерское училище, эвакуированное сюда весной 1920 года из Новороссийска. Найти квартиру вблизи казарм было вполне логичным, ведь дом на 2 Босфорской, 8 располагался в нескольких десятках шагов от Босфорской площади, на которой стояли два одноэтажных здания, занимаемые юнкерами, одним из командиров которых был полковник Г.Т.Магдебург. Мы не знаем, когда он стал квартироваться у Сафоновых, но у нас нет сомнений, что именно он и есть тот офицер, о котором всю жизнь хранил память писатель. Жаль, что Вадим Андреевич подробно не рассказал о нем и не встретил людей, которых эти подробности особенно интересовали.

Мы осмотрели также сам дом, на ту пору полу заброшенный. Пытались понять, в какой из комнат мог жить Григорий Трофимович. Это стало гораздо понятнее, когда отыскался план дома, собственноручно начерченный бывшим гимназистом Вадимом Сафоновым, хорошо помнившим, как был устроен отцовский дом. Он сделал это в свое время по просьбе Виктории Николаевны Боровковой, мечтавшей создать в бывшем доме Сафоновых городской литературный музей.

Дорога привела нас и на гору Митридат, на то место где стоял в 20 году одиноко и гордо военный храм, называемый в народе батальонной церковью. Наверняка именно сюда к бывшему зданию музея приходили юнкера со своими командирами. Отсюда открывался чудесный вид на пролив, виден был таманский берег, куда был высажен в начале августа десант, а накануне в город прибыл сам главнокомандующий Русской армией генерал П.Н.Врангель. Юнкера в это время уже сражались на той стороне, участвуя в составе отряда генерала Черепова в высадке отвлекающего десанта у м. Утриш (между Анапой и Абрау-Дюрсо), а затем в боевых действиях на Тамани, прежде чем покинуть ее под напором превосходящих сил красных.

Юнкера Корниловского училища были и среди тех, кто обеспечивал порядок в последний день эвакуации 3(16)ноября 1920 года. Но их наставник, в отличие от своих подопечных, остался на берегу. Григорий Трофимович не мог уехать со всеми, зная, что семья его остается в Советской России. Что с ним случилось в дальнейшем, мы уже знаем, но, очевидно, жена и дети его остались в неведении относительно судьбы своего мужа и отца. И о них самих, к сожалению, тоже не удалось найти никаких сведений.

Прошли десятилетия и, идя по следам своих предков, написав книгу и подготовив ее к печати, Елена Константиновна создала настоящий памятник нескольким поколениям родственников. В ней помещено немало любопытных фактов, привлечено множество интересных документов. Охвачен период в две сотни лет, получилась многоплановая картина с запоминающимися образами и событиями. Происходившее с близкими ей по крови людьми невозможно просто описать, его надо сопережить, чтобы исполнить долг перед памятью своих предшественников. И это в полной мере удалось автору. Будем с нетерпением ждать выхода в свет этой книги.

В.Ф. Санжаровец